Закрыл глаза и ждал, пока не отворилась дверь в его комнату.

– Вы спите, герр Дортлих? Надеюсь, я вам не помешал, – произнес сержант Свенка. Он был в гражданском, волосы прилизаны.

– А-а, это ты. – Выражение на лице старика было таким же яростным, как обычно, но выглядел он очень слабым.

– Я пришел по поручению Союза милиционеров и таможенников. Мы разбирали старые завалы и нашли кое-какие вещи вашего сына.

– Мне они не нужны. Оставьте их себе, – сказал старик. – Ты что, взломал замок?

– Никто мне не открыл, так что пришлось войти самому. Я думал просто оставить здесь коробку, если никого нет дома. У меня есть ключ вашего сына.

– У него никогда не было своего ключа.

– Это отмычка.

– Тогда запри за собой дверь, когда будешь уходить.

– Лейтенант Дортлих сообщил мне некоторые подробности касательно вашего... положения и ваших пожеланий. Вы их не записали? У вас есть все нужные документы? Мы в Союзе считаем своим долгом, чтобы все ваши пожелания были исполнены в точности.

– Ну да, – сказал отец Дортлиха. – Записаны и засвидетельствованы. Копия отправлена в Клайпеду. Вам не нужно ничего делать.

– Нет, нужно. Осталось одно дело. – И сержант Свенка опустил коробку на пол.

Он улыбнулся, направляясь к постели. Схватил с кресла подушку, боком, по-паучьи кинулся к изголовью, прижал ее к лицу старика и, сев верхом на его тело и упираясь коленями ему в плечи, навалился на него, прижав ему локти, всем весом налегая на подушку. Сколько времени это займет? Старик даже не брыкался.

Тут Свенка почувствовал, что в промежность ему воткнулось что-то твердое, простыня под ним поднялась горбом, и "люгер" выстрелил. Свенка ощутил ожог на коже и сильное жжение где-то глубоко внутри себя, упал назад, а старик поднял пистолет и все продолжал стрелять сквозь простыню, посылая пулю за пулей ему в грудь, в щеку, потом ствол опустился, последняя пуля попала в ногу ему самому. Висевшие над кроватью часы пробили семь, и он успел услышать первые четыре удара.

59

По всей пятидесятой параллели шел снег, заметая верхушку Северного полушария – Восточную Канаду, Исландию, Шотландию и Скандинавию. Мело и в Грисслхамне, в Швеции, – снег падал в море, когда паром, на котором приплыл гроб, подошел к берегу.

Агент судоходной компании предоставил сотрудникам похоронного бюро четырехколесную тележку и помог им погрузить на нее гроб, она покатилась по палубе и ударилась о край аппарели, ведущей на набережную, где уже ждал грузовик.

После смерти у отца Дортлиха не осталось никаких близких родственников, а его последняя воля была выражена совершенно четко. Клайпедский профсоюз моряков и речников проследил за тем, чтобы все они были исполнены.

Небольшая процессия, направлявшаяся к кладбищу, состояла из катафалка, фургона с шестью служащими похоронного бюро и легкового автомобиля, в котором ехали двое престарелых родственников.

Дело было вовсе не в том, что отца Дортлиха совершенно забыли. Просто друзья его детства по большей части уже умерли, да и из родни живы были немногие. Он был паршивой овцой в семье, средний сын, склонный к бродячему образу жизни, а его энтузиазм по поводу Октябрьской революции отдалил его от семьи и привел в Россию. Сын владельцев судостроительной компании, он всю жизнь был обычным моряком. Ирония судьбы, пришли к выводу двое престарелых родственников, едущие позади катафалка под падающим в предвечерних сумерках снегом.

Склеп семейства Дортлихов был из серого гранита с вырубленным над дверями крестом и вполне приличным количеством витражей под крышей – просто цветных стекол, без всяких изображений и фигур.

Кладбищенский сторож, человек совестливый, подмел ведущую к склепу дорожку и ступени перед его дверями. Огромный железный ключ леденил ему пальцы даже сквозь перчатки, и ему пришлось поворачивать его обеими руками. Замок заскрипел. Служащие похоронного бюро распахнули широкие двойные двери и внесли гроб внутрь. Со стороны родственников донеслось неясное бормотание по поводу эмблем коммунистического профсоюза на крышке гроба, которые теперь тоже будут украшать склеп.

– Считайте это братским прощальным приветом от тех, кто его лучше всего знал, – предложил им директор похоронного бюро и кашлянул в перчатку. Для коммуниста гроб выглядел слишком роскошно, подумалось ему, и он попробовал прикинуть, какова же была наценка.

У сторожа в кармане был тюбик с техническим вазелином. Он намазал им две дорожки по каменному постаменту, чтобы основание гроба скользило по ним, пока его устанавливали в предназначенную для него нишу сбоку, и носильщики порадовались этому обстоятельству, когда им пришлось задвигать фоб на место, толкая его с одной стороны и не имея возможности его поднять.

Все огляделись по сторонам, переглянулись друг с другом. Никто не выразил желания прочесть молитву, так что они заперли склеп и быстро пошли к своим машинам под бьющим в лицо снегом.

Отец Дортлиха лежит на своем ложе из произведений искусства, неподвижный и маленький, и в сердце его образуется лед.

Годы придут, и годы уйдут. Голоса будут доноситься сюда с гравийных дорожек снаружи. Изредка внутрь просунется свежий побег вьюнка. Цвета витражных стекол поблекнут по мерс оседания на них пыли. Полетят осенние листья, потом снег, и вновь то же самое, снова и снова. Живописные полотна, лица, столь памятные Ганнибалу Лектеру, лежат, свернутые рулоном, во тьме, словно свитки памяти.

60

Огромные мягкие хлопья снега падают в недвижимом утреннем воздухе на берега реки Льевр в провинции Квебек в Канаде и ложатся пухом на порог магазина под вывеской "Карибу. Уголок охотника и таксидермиста".

Огромные хлопья, как перья, падают на волосы Ганнибала Лектера, когда он пробирается по лесной дорожке к бревенчатому дому. Магазин открыт. Из него слышна мелодия "О, Канада!", доносящаяся из радиоприемника, установленного в его заднем помещении, за которым вот-вот начнется хоккейный матч школьных команд. На стенах развешаны чучела – охотничьи трофеи. Выше всех висит голова американского лося, ниже, как святые ниже мадонны в Сикстинской капелле, располагаются песец и куропатка, потом олень с грустными глазами, серая рысь и рыжая рысь.

На прилавке стоит поднос со множеством отделений – в нем лежат глаза для будущих чучел. Ганнибал опускает на пол свою сумку и перебирает пальцем эти глаза. Подбирает пару самых бледно-голубых, предназначенных для чучела оленя или почившей в бозе лайки. Ганнибал поднимает их с подноса и кладет рядышком на прилавок.

К нему выходит владелец магазина. Борода Бронюса Гренца теперь почти седая, на висках тоже седина.

– Да? Чем могу служить?

Ганнибал смотрит на него, перебирает глаза на подносе и находит пару, соответствующую ярким карим глазам Гренца.

– Так что вам угодно? – спрашивает Гренц.

– Я приехал забрать голову, – отвечает Ганнибал.

– Которую? Где ваша квитанция?

– Я ее здесь не вижу, на стене.

– Она, видимо, в задней комнате.

У Ганнибала наготове предложение:

– Можно мне туда пройти? Я вам покажу которая.

Ганнибал берет с собой свою сумку. В ней сложены кое-какая одежда, большой мясницкий нож и резиновый фартук с клеймом "Медцентр Джонса Хопкинса".

Интересно было бы сравнить почтовые поступления Гренца и его адресную книгу со списками разыскиваемых преступников из дивизии СС "Мертвая голова", который британские власти рассылали после войны. У Гренца много корреспондентов в Канаде и Парагвае, есть несколько в Соединенных Штатах. Ганнибал внимательно изучил все доставшиеся ему документы, пока ехал обратно на поезде, наслаждаясь одиночеством в отдельном купе, оплаченном из кассы Гренца.

На обратном пути в Балтимор, где он учился в интернатуре, он сделал остановку в Монреале, откуда отправил голову Гренца почтовой посылкой на адрес одного из корреспондентов таксидермиста, а в качестве обратного адреса указал место жительства другого такого же корреспондента.